Обложка: © Фотография из архива Камиля Козаева
ПЕРВАЯ «МАСКА СКОРБИ»
© Ирина Зорина-Карякина
Магадан. Июль 1990 года. В здании мэрии Эрнст Неизвестный показывает слайды с гипсовой моделью будущего монумента «Маска скорби». Для меня перестали существовать приглашённые представители общественности города. Я был поглощён увиденным. Чем больше всматривался в умиротворённый лик, тем больше ощущал произошедшую трагедию. Слёзы в виде масок, у которых такие же слёзы. Маска в маске. Ощущаешь бесконечную скорбь.
Во время обсуждения мне понравилось, как Эрнст сказал: «Я вполне осознаю, что моя работа не всем может понравиться. И если вы её принимаете, то вот такую, как есть. Никакие изменения я вносить не буду». Художник-диктатор.
После обсуждения ко мне подошёл председатель магаданского общества «Мемориал» Мирон Маркович Этлис, который был инициатором обращения к Эрнсту Неизвестному, и попросил меня как архитектора взяться за проектирование и строительство монумента. Я поблагодарил его за предложение, но дал понять, что скульптор сам выбирает архитектора для совместной работы. Далее Эрнстом был подписан договор о проектировании и строительстве с мэром Магадана Геннадием Ефимовичем Дорофеевым, в котором по просьбе Эрнста было записано, что скульптор передает свой гонорар в 2 млн. руб. на строительство монумента.
В кабинете мэра я и познакомился с Эрнстом, который на удивление был прост в общении, шутил. Наше общение продолжилось в гостинице, куда он пригласил Мирона Этлиса и меня.
Эрнст рассказал о создании «Маски». Небольшая маска была надгробием на могиле друга семьи, которую Эрнст сделал по просьбе мамы. Далее, уже в хрущёвскую оттепель, он задумал создать монумент «жертвам утопического сознания». За основу взял сохранившуюся модель надгробия. В процессе работы на ней появились маски в лобной и височной части — блок памяти. Обратная сторона обрела крест. Но не канонический крест.
«Я крещёный, но не настолько верующий, чтобы взять на себя смелость ваять распятие. Крест внутри человека — это моя скульптура, фабула которой: каждый несёт свой крест». Под крестом появилась склонившаяся на колени плачущая девочка.
Уже потом, во время работы я познакомился с моделями «Масок» для Воркуты и Екатеринбурга и был благодарен Эрнсту, что первую свою «Маску» он подарил Магадану. Она оказалась самая маленькая по объёму и в то же время насыщенная, многообразная. Но это было потом. А тогда я ещё не знал, будет ли он работать со мной.
Речь зашла о лестнице, которая была задумана им на щеке «Маски». Я предложил Эрнсту войти по этой лестнице в «Маску» и организовать внутри камеру заключённого, взяв оборудование для неё из брошенных лагерей. Всяк проходящий через неё на мгновение ощутит себя зэком. Эрнст принял эту идею. Затем обсудили, из какого материала и как строить монумент. Пришли к единому мнению, что строить надо из монолитного железобетона. Но необходимо будет предварительно вылепить в натуральную величину из скульптурной глины наиболее рельефные фрагменты, снять с них гипсовые формы и по ним уже отлить в монолитном железобетоне.
Когда мы с Мироном вышли из гостиницы, я сказал: «Знаешь, Эрнст не высказал возражений против моей кандидатуры архитектора, и у меня сложилось впечатление, что он согласен работать со мной». Так и случилось. Я бесконечно благодарен Эрнсту, что он доверил мне строительство «Маски скорби».
При последующем проектировании возникла ситуация выбора места строительства. Участок, который показали Эрнсту Иосифовичу, был ранее отведен под строительство храма. Необходимо было определить новое место. Помогли эскизы Эрнста, на которых фоном были сопки, не городская застройка. Скульптор видел своё детище в покойном месте, считал, что суетная городская среда не будет соответствовать настроению «Маски».
Вместе с мэром Магадана мы нашли такое место на склоне сопки «Крутая», которая видна при въезде в город. У подножья этой сопки располагалась в те времена знаменитая «транзитка» — пересыльный лагерь, через который прошли все зэки Колымы. Ландшафт склона сопки в этом месте — каменистый, со скупой карликовой растительностью, также соответствовал замыслу и был объединяющим элементом всего мемориала.
Одновременно с проектированием мемориала институтом «Магаданжилкоммунпроект» началась работа над монументом в скульптурной мастерской Екатеринбургского художественного комбината. Естественно, эту работу возглавил Эрнст Иосифович. Несколько раз он за свой счёт прилетал из Нью Йорка и две-три недели с утра до вечера лепил из глины фрагменты монумента в натуральную величину. От зарплаты за эту работу он также отказался.
Я удивлялся его работоспособности. Чтобы лепить, надо было взобраться на леса. Полепив какое-то время, он спускался посмотреть, что получается, и затем опять взбирался на леса лепить. И так в течение каждого дня. Это при том, что ему уже было 68 лет, а в позвоночнике время от времени давали о себе знать осколки, застрявшие во время тяжелейшего ранения в Великой Отечественной войне, которые врачи тогда не решились извлечь. Удивительное, неистовое творческое желание воплотить задуманное!
Да, были у него помощники, которые подносили глину, набрасывали черновой её слой. Но основную, завершающую, чистовую работу он выполнял сам. И ещё немаловажная деталь. В процессе лепки рождались и возникали новые элементы, масочки, которых не было, да и не могло быть в небольшой метровой модели монумента. Это была работа мастера, невозможная без полной отдачи физических сил, но и творческая, требующая сиюминутного, безотлагательного и, главное, безошибочного решения. Он находил его в период небольших перекуров, которые он позволял себе перед тем, как опять залезть на леса.
Удивлению моему его работоспособности не было предела. И до сих пор не могу понять, как он всё это выдержал. В эти дни он ещё работал и над трёхметровой гипсовой моделью монумента для Екатеринбурга. Обсуждали вопрос об обратной стороне «Масок»: как, из какого материала строить. Остановились на моём предложении облицевать гранитными блоками. Помню, ряда три блоков напилили, и деньги, собранные екатеринбургским «Мемориалом»*, закончились.
Вспоминаю и наши беседы вечерами после работы в уютной мини-гостинице, которую устроили нам тут же в комбинате, дабы Эрнсту не приезжать и не уезжать каждый день. Особенностью этих бесед было то, что всякий раз наш диалог превращался в монолог Эрнста. Я понимал, что он постоянно один на один со своей работой и ему хочется высказаться. А рассказчик он был ещё тот. В какой-то момент я замолкал и с великим удовольствием превращался в благодарного слушателя. В завершение своей работы над магаданским монументом Эрнст вылепил последнюю слёзку — детскую масочку, подошёл ко мне и сказал: «Старик, я сделал себе подарок к своему дню рождения — всё сделал для Магадана. Теперь твоя очередь «выкладывать кишки на стол», так сказать». Я не придал тогда значения этим его словам, а позже вспоминал их много раз.
Пришлось сдать пост директора проектного института и возглавить дирекцию строительства мемориала, чтобы заняться финансами. Из главного архитектора проекта я превратился в заказчика. А как решить вопрос финансирования стройки, когда в лихие 90-е не выплачивали зарплату? Помогло имя Эрнста Неизвестного. Александр Николаевич Яковлев, возглавлявший Комитет по реабилитации репрессированных, помог передать письмо Эрнста Б. Н. Ельцину и получить его резолюцию об оплате строительства.
Помогло имя Эрнста Неизвестного, и когда срочно надо было отлить на Мытищинском заводе художественного литья бронзовые скульптуры «Магаданский крест» и «Скорбящее будущее». Руководство посчитало за честь предоставленную им возможность отлить в бронзе работы великого скульптора. Помогло имя Эрнста Неизвестного, и когда руководитель строительной организации Владимир Викторович Головань не остановил стройку из-за отсутствия финансирования. Сказал позже: «Я верил тебе и Эрнсту».
Открытие мемориала состоялось 12 июня 1996 года. Казалось, весь город поднимался по сопке, несмотря на ненастную, промозглую погоду, в общем-то соответствовавшую общему настроению. Когда я спросил Эрнста, почему он в солнцезащитных очках, он сказал: «Ты же знаешь, я не сентиментальный, но я не могу спокойно смотреть на этот крестный ход магаданцев». И это тоже Эрнст Неизвестный. Он не только великий скульптор, мыслитель, философ. Эрнст Иосифович Неизвестный — это пласт российской и мировой культуры. Я был счастлив и горд его 26-летней дружбой со мной.
* Общество «Мемориал» признано в России иностранным агентом
