Елена Елагина. «Работа с Эрнстом – это была моя жизнь…»

Обложка: © Фотография из архива Елены Елагиной

 

Елена Владимировна Елагина: «Я себя считаю ученицей Эрнста Неизвестного, потому что он научил меня главному – свободе и независимости в творчестве».

«Эрнст был похож на свои скульптуры, такой же мощный и экспрессивный».

Знакомство

Я попала в мастерскую Эрнста Неизвестного, когда мне было 14 лет. Дело в том, что близкий друг скульптора Татьяна Петровна Харламова много лет дружила с моей мамой. Она очень меня опекала с малых лет и следила за развитием моих художественных наклонностей. В какой-то момент она решила показать Эрнсту мои работы, и он попросил привести меня к нему в мастерскую. Он решил со мной заниматься и действительно начал меня обучать скульптуре.

Конечно, впечатление от мастерской и от её хозяина было ошеломляющим. До этого я ничего подобного не видела. Мастерская находилась в Большом Сергиевском переулке, она была небольшая, но очень высокая, по всем стенам были полки, сплошняком заставленные невероятными скульптурами, очень экспрессивными и мощными. Одним словом, я попала в другой мир. Эрнст был похож на свои скульптуры, такой же мощный и экспрессивный. Энергия била из него ключом. В центре мастерской стояло большое гипсовое сооружение в форме «седла Лобаческого» — это был эскиз скульптуры для научного городка в Новосибирске под названием «Площадь мысли» Это была очень сложная скульптура, в которой предполагалось совместить все виды искусств. В тот момент, когда я появилась в мастерской, он как раз над ней работал. И впоследствии мне тоже пришлось много над ней поработать под руководством маэстро. Параллельно он трудился над скульптурой «Орфей», которая тогда была в глине, и я постоянно поливала её, заделывала трещины и закрывала клеёнкой. Это входило в мои обязанности. Потом она была отлита в гипсе и, наконец, в бронзе.

Работа с Эрнстом – это была моя жизнь до самого его отъезда. Всё мое независимое от учёбы время проходило в мастерской. Это был очень важный для меня период.

Дружба

Наша дружба началась с классической постановки глаза Давида. Он мне объяснял строение глаза, как он изменяется с возрастом и много всего другого. Надо сказать, что это было очень интересно. Я ведь в это время училась в Московской средней художественной школе и там не было таких преподавателей. Постепенно я стала постоянно ходить к нему в мастерскую и помогать ему. В мастерской обязательно кто-то находился. Во время хрущёвской оттепели было большое оживление в культуре. Надо сказать, что посетители мастерской были самые известные люди того времени – писатели, поэты, режиссёры, актеры, не говоря о художниках. Мне очень повезло, потому что я присутствовала при всех беседах на самые важные темы того времени. Особенно интересно было общение с друзьями Эрнста – философами. У него постоянно бывали Зиновьев, Карякин, Мамардашвили, Новиков и Пятигорский.

Ученичество

Если говорить о школе – сейчас это понятие несколько устарело, школа закончилась вместе с Фаворским и Матвеевым. И, надо сказать, в любой школе обязательно встречается эпигонство. Я себя считаю ученицей Эрнста Неизвестного, потому что он научил меня главному – свободе и независимости в творчестве. И, конечно, пластически он оказал на меня большое влияние, хотя мне не всегда нравилось его стремление к гигантскому. При последней нашей встрече он мне сказал: «Знаешь, ты, наверное, была права, в малом можно отразить всё то большое, о котором хочешь сказать».

О друзья-художниках

Весь круг неофициального искусства (да и официального) бывал в мастерской Неизвестного. А когда приезжали из-за границы известные люди, например, Ренато Гуттузо, Марсель Марсо или Генрих Бёлль, их обязательно приводили в мастерскую Неизвестного.

Из гостей, постоянно приходивших в мастерскую, я особенно любила Юру Карякина, Мераба, Женю Шифферса и, конечно, сильнейшее впечатление на меня произвёл Пятигорский. А из иностранных гостей самым обаятельным был Марсель Марсо.

Особенно же я благодарна Юрию Соболеву, потому что он привлёк меня к работе в журнале «Знание-сила», учил меня и дал возможность зарабатывать какие-то деньги. Первая ужасная потеря – это была неожиданная смерть Юло Соостера, всеобщего любимца, радостного человека. Эрнст был глубоко потрясён, невозможно было себе представить, что Юло больше нет.

Об энергетике

Эрнст выделялся своей мощнейшей энергетикой, какой-то притягательной силой и, конечно, широтой своих интересов. Его интересовали наука (у него был широкий круг друзей-учёных, академиков и профессоров), литература (все прогрессивные писатели и поэты дружили с ним), театр, кино (каких только актеров и режиссёров я не видела в мастерской).

Проекты

Проект «Площади мысли» так и не был осуществлен. Много работала над «Древом жизни». Этот проект осуществлён отчасти. Огромная работа была в Зеленограде с архитекторами Феликсом Новиковым и Григорием Саевичем. Это было оформление института электронной техники. Колоссальный рельеф. Там пришлось работать на месте, и мы с Эрнстом жили целый год в Зеленограде. Я даже написала об этом воспоминания в книжке Феликса Новикова. Ещё работала с Эрнстом в Ашхабаде вместе с архитектором Абдуллой Ахмедовым. Это был большой рельеф и оформление интерьеров в здании партархива ЦК. Кроме всего прочего я постоянно переводила в объем его рисунки и эскизы. Что же касается других помощников и учеников, то это были в основном эпизодические люди. Дольше всех на моей памяти ему помогала Роза Исаркина, иногда мы с ней вместе работали. Над «Площадью мысли» мы работали с Цебеком Адучиевым, ещё одно время у него был помощник из Вьетнама Ван Дэ, но недолго.

О «Жёлтом ягуаре»

Точного времени, когда я написала это стихотворение, не помню. Скорее всего это был год 74 или 75-й. Эрнст сидел в отказе и был под постоянным наблюдением и прослушкой. Телефонные разговоры все прослушивались, о чём становилось известно из разных источников. Конечно, всё это радости не прибавляло, и у Эрнста начала появляться мания преследования. Он садился в такси, и ему сразу начинало казаться, что это машина КГБ и его везут прямо на Лубянку. А «Жёлтый ягуар» — это был интересный случай. Возле угла нашей мастерской постоянно стоял жёлтый «Москвич» с длинной, длинной антенной, и в этом «Москвиче» постоянно сидел человек, невзирая на погоду и время суток. Наконец, нервы этого человека не выдержали, и он вломился в мастерскую с криками: «Как мне это надоело! Простите меня, вы хорошие люди, почему я должен постоянно слушать ваши разговоры». Кажется, кончилось это тем, что ему дали выпить и успокоили.

Впрочем, на работе Эрнста это не отражалось. Работал он всегда, постоянно. Перерывы были только для встреч и бесед. А иногда и встречи, и беседы происходили во время работы.

Прощание

В день прощания с Эрнстом перед его отъездом в эмиграцию (Неизвестный уехал из СССР 10 марта 1976 г. – Прим.) было столпотворение. Осталась масса фотографий, хотя тогда и не было современных телефонов, у очень многих людей были фотоаппараты, и все снимали. Это был очень тяжёлый день.

Эмиграция

Сначала мы регулярно переписывались, от Эрнста приезжали люди, происходило какое-то общение, он посылал мне фотографии, но постепенно оно сокращалось. Хотя мы виделись с Эрнстом и в Америке несколько раз, и когда он приезжал в Москву всегда. А о последнем разговоре я уже рассказала. Он был о масштабе.

О гуманизме

Нравится мне в творчестве Эрнста энергия, свободная сила и своеобразная, присущая только ему одному анатомическая пластика и, конечно, стремление к универсализму. Философию искусства Неизвестного я не могу оценить в полной мере, потому что не искусствовед, но, мне кажется, что в основе его творчества лежат гуманизм и борьба против насилия. Я думаю, что его искусство будет актуально всегда и его ещё оценят в полной мере.

Елена Елагина

«Жёлтый ягуар»

Осень наступила, мокрый тротуар

И стоит уныло желтый «Ягуар»

Холодно в машине, выключен мотор

И дрожит в кабине труженик-шофёр

Рацию сломали, сел магнитофон

Лучше бы послали слушать телефон —

Чистая работа, сухо и тепло…

Дождик заливает мутное стекло.

И зима уж скоро, улетят грачи…

Тихо у забора мокнут стукачи,

Им гораздо хуже — дождик так и льёт,

Видит, как от стужи бедных их трясёт

Кончится конечно время суеты,

Ведь ничто не вечно — отдохнёшь и ты.

1974-1975

 

Из интервью Елены Елагиной Художественному музею Эрнста Неизвестного, 2021

Текст подготовили

1960-е 1970-е Москва