Обложка: © Photo by JMN/Cover/Getty Images
Иосиф Бродский
Поэт, драматург, переводчик
Дата рождения: 24 мая 1940
Место рождения: Ленинград, СССР
Дата смерти: 28 января 1996
Место смерти: Бруклин, Нью-Йорк, США
Дата знакомства с Эрнстом Неизвестным: 1960-е
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Я входил вместо дикого зверя в клетку…
И. Бродский.
Бродский общался с Неизвестным и виделся с ним в Нью-Йорке, в галерее Нахамкина на Мэдисон Авеню и в знаменитом «Русском самоваре» в центре Манхэттена.
Эрнст Неизвестный об Иосифе Бродском
Когда я говорю о Бродском мой друг — это друг моей жизни. То есть, мы с ним шли по жизни вместе, преодолевали те же препятствия вместе, но параллельно. Я читал в детстве всё то, что только сейчас читает средний интеллигент во всяком случае, а то и высший: Мандельштама, Пастернака, Заболоцкого. Я бежал из своей спаленки в матросики, а Бродский из матросиков, уличных мальчишек бежал в Бродского. Поэтому, у нас абсолютно разный опыт. Опыт поведения. Я подчёркнуто всегда себя вёл заблатнённо, как мясник, скульптор, строитель, штрафник, десантник, хулиган, пьяница. А он подчёркнуто себя вел как сноб, а в принципе был бандюгой. Когда, я говорю бандюгой, я имею ввиду огорчённых ленинградских мальчиков, которые стояли отрезанные от всех московских соблазнов: сандуновской бани, от валютных б***ей, от посольств, да просто от коррумпированности даже, где можно было вкусно пожрать.
Эти маленькие интеллектуальные растиньяки (прим. — один из центральных героев романа Оноре де Бальзака) под серым петербургским небом набрались растиньяковской желчи и жестокости по отношению к жизни. Эта жестокость не была жестокостью плебеев, их петербургская жестокость была аристократической. В этом наша разница. А во всём остальном Бродский самый дисциплинированный, самый умный и один из самых гениальных людей с которыми я встречался.
Пересеклись мы с ним тогда, когда я жил в Москве, он в Ленинграде. По его приглашению я приехал в Ленинград, где он меня свёл со своим кругом. Мы варились в одном торфяном горшочке, как он мог обо мне не узнать, или я о нём? У нас было зеркальное отношение к жизни и зеркальная иерархия. Если Симонов или Сурков были главными поэтами по вертикали советской власти, то Бродский был главным поэтом нашим. Если Вучетич был главным для советской власти, то [для них] главным был я.
Когда я с ним познакомился, Бродский был ошеломлён, что я ни кузнец, ни бандит, ни мясник, а интеллигент и потом это стало нашей дежурной шуткой. Например, он прочитал одну из моих книг и сказал: «Прекрасно, от тебя я этого не ожидал».
Бродский был человеком с содранной кожей, так же, как и Довлатов, но только у Довлатова было три слоя кожи, хотя бы физиологически, а у Бродского одна кожица. И его резкость, его ирония, его умение поставить человека на место было защитной реакцией.
Конечно, он часто был очень тяжёл в общении, но вот тут ему стоит отдать должное: у него был невероятный дар, слух на подлинную одарённость и когда он с этой подлинной одарённостью сталкивался, он становился мягким, нежным как девушка. Совершенно не тем рыжим, бесноватым Бродским, которого знала публика.
Источники
Эрнст Неизвестный об Иосифе Бродском. Цитата из д/ф «Бронзовый век Эрнста Неизвестного», 2011.
